Недавно мировую общественность взбудоражила новость о громком судебном деле — узбекский журналист Бобомурод Абдуллаев был освобожден прямо в зале суда. Это событие можно по праву назвать прорывом в судопроизводстве нашей страны. Для нас же, исходя из нашей специализации, это показалось прежде всего достижением адвоката. Ведь каждый оправдательный приговор или смягчение запрошенного стороной обвинения наказания стоит немалых усилий для адвоката, пишет журнал «Advokat». С этой целью журнал обратился к адвокату Бобомурода Абдуллаева с вопросами.

— Здравствуйте, Сергей Александрович. Для начала позвольте поздравить Вас с недавней победой в нелегком судебном процессе, прошедшем под наблюдением международных СМИ, организаций. Извините за, может быть, не очень корректный вопрос, но почему именно Вы? Почему поверили и доверили именно Вам это запутанное дело со многими лабиринтами?

— Здравствуйте. Может об этом и не стоило говорить по этическим соображениям, но раз вопрос был задан, я отвечу. Одно из первых проведенных мною дел связано с фотохудожником, кинодокументалистом Умидой Ахмедовой. Список таких людей можно продолжить: журналисты Абдумалик Бобоев, Владимир Березовский, бывший работник Посольства Великобритании в Узбекистане Леонид Кудрявцев… Все эти личности якобы имели претензии к узбекскому государству, с чем я был совершенно не согласен. Моя работа в делах с их участием послужила, видимо, популяризации меня среди общественности, специалистов. Может быть, все это повлияло на родственников Бобомурода Абдуллаева и они обратились ко мне за помощью.

— О деле Б.Абдуллаева многие узнали из СМИ. Но услышать об этом от самого адвоката все же по-другому. Можете поподробнее рассказать нам о судебном процессе.

— Ташкентский городской суд освободил его из под стражи 7 мая текущего года. Процесс шел практически два месяца, он продолжался достаточно интенсивно. Его особенностью я бы отметил высокий профессионализм судьи Зафара Нурматова. Это был очень корректный в процессуальным и гуманном смыслах судебный процесс именно благодаря ему, так как допустил участие разного рода людей, где были и иностранцы, и правозащитники, и родственники, смог своевременно усмирять эмоции в зале суда. Ведь от судьи помимо знаний требуется обеспечение условий для проведения слушания на высоком организационном уровне.

Если смотреть с внешней позиции, особенно в сравнении с другими процессами, этот судебный процесс очень выгодно отличался во многих отношениях. Судья признал необоснованным обвинения трех подсудимых и они были оправданы — это большая психологическая воля этого судьи. Судья также не признал обвинение в адрес Бобомурода Абдуллаева в заговоре с целью свержения конституционного стоя. Это часть 4 ст. 159 УК. А наказание по этой статье предусматривает лишение свободы вплоть до 20 лет. Суд смягчил обвинение, переквалифицировавего с части 4 статьи 159 на пункт «б» части 3 этой же статьи. Суд признал Б.Абдуллаева виновным в публичных призывах к неконституционному изменению существующего государственного строя, совершенных организованной группой.

Но я не согласен и с такой квалификацией действий моего подопечного. Во-первых, Б.Абдуллаев как журналист высказывал свое — журналистское негативное мнение о системе управления страной, фактически, одним человеком.

Во-вторых, он не признал, что является автором тех абзацев и фраз в статьях, опубликованных под именем Усмана Хакназарова, где говорится о насильственной смене режима. Это были редакционные правки администратора сайта, не согласованные с Бобомуродом Абдуллаевым.

В-третьих, эксперты, привлеченные судом для анализа статей под именем Усмана Хакназарова, на суде заявили, что невозможно определить, кто является автором абзацев, содержащих мнение о насильственной смене режима: Б.Абдуллаев или иное лицо, названное экспертами, как соавтор статей.

В-четвертых, даже если предположить, что мой доверитель является автором абзацев, содержащих мнение о насильственной смене режима, то ни органом предварительного расследования, ни судом не выявлены случаи реакции среди населения Узбекистана, должностных лиц государства, общественности на это мнение. Поэтому я не согласен с выводом суда о виновности Б.Абдуллаева.

Суд приговорил его к трем годам исправительных работ с удержанием 20 процентов в доход государства (вместо пяти лет лишения свободы, запрошенных обвинением). Также суд учел, что Б.Абдуллаев уже пробыл под стражей 221 день: с 28 сентября по 7 мая. Этот срок был вычтен, и ему, с учетом того, что один день под стражей приравнен к трем дням исправительных работ, остается немного более года исправительных работ.

— Как нам стало известно, в ходе судебного дела в материалах следствия были обнаружены некоторые случаи нарушения законов. Можете ли вы привести примеры?

— Да, были отмечены многочисленные процессуальные нарушения со стороны следователей по делу. Это касается фальсификации документов. Так, например, протоколы процессуальных действий — копирование статей из интернета имели более раннюю дату, чем даты статей, скопированных из Интернета. В этом легко было убедиться. Поэтому суд устранил пробел следствия и с привлечением специалиста скопировал все статьи под именем Усмана Хакназарова.

— Извините за то, что я вас прерываю, но хотелось бы узнать, в нашем законодательстве предусмотрена ли какая-нибудь мера наказания за такое нарушение законов?

— Конечно, да. Если сказать именно по данному факту, прокуратура должна возбудить уголовное дело по отношению к следователям, так как сейчас этот вид должностного подлога выведен в отдельное преступление — фальсификация доказательств.

— Если можно скажите пожалуйста, были ли у самого Бобомурода Абдуллаева необоснованные ходатайства?

— Даже если такое было, я об этом не стану говорить, потому что этого не позволяет профессиональная этика. Скажу лишь одно: он человек творческий, эмоциональный. Об этом я неоднократно повторял в суде. Где-то он, может быть, перегибал палку, где-то утрировал, но в целом вся сказанная им информация в суде была верна, многое, судя по его интернет-статьям, он даже предвидел.

У него была своя правда, ради которой он писал статьи и делал это с невероятным талантом. От него я узнал о таком понятии, используемом в исламской культуре узбеков, как «омонат», что значит вещь, принадлежащая другим и в его случае — народу. Бобомурод Абдуллаев рассуждал так: «Донести омонат до хозяина — мой долг». Он считал, что полученные им сведения не должны были оставаться с ним, это не его. Ему следовало как настоящему гражданину сообщить о ней, что позволило бы в какой-то степени разоблачить произвол некоторых высокопоставленных лиц. И ради этой цели он ставил под угрозу не только свою жизнь, но и родственников, членов семьи, что доставляло ему огромную и невыносимую моральную боль, которая была для него намного мучительнее, чем физическая, причиненная пытками в заключении.

Может и поэтому он часто интересовался жизнью, учебой, самочувствием своих детей, а их у него трое, расспрашивал о настроении близких родственников. В этом плане я по мере возможности старался ему помочь, потому что роль адвоката оказание не только профессиональной помощи в правовых вопросах, но и поддержки психологической.

— Есть ли в нашем законодательстве моменты, с которыми вы не очень согласны и хотели бы изменить? Я понимаю, что их может быть много, но укажите основные, что послужило бы для разработчиков нормативно-правовых документов своего рода руководством к действию, ведь у вас колоссальный 25-летний практический опыт работы в этой сфере и наверняка есть, что сказать.

— Конечно, этот вопрос очень глобальный. 14 мая 2018 года было подписано постановление Президента Республики Узбекистан «О мерах по кардинальному совершенствованию системы уголовного и уголовно-процессуального законодательства». Цель принятия этого документа облегчение процесса протоколизации, так как некоторые дела могут достигать в 30-40 папок в объеме. И это огромный расход бумаг, трудности с перевозкой и доставкой, хранением, а также предоставлением всего этого в суде. А с Указом Президента «О мерах по коренному повышению эффективности института адвокатуры и расширению независимости адвокатов» от 12 мая 2018 года разрешено использовать в процессе аудио и видеофайлы, современные средства ИКТ. Также планируется введение нового института, что позволит адвокатам выступать в качестве третейских судей с 1 июля этого года.

Касательно вашего вопроса хочу обратить внимание на еще один важный момент. По делу Бобомурода я столкнулся с неравенством между прокуратурой и адвокатурой, и оно не на пользу достижения истины. Сейчас я веду еще два дела и меня как адвоката предупредили об уголовной ответственности за разглашение той информации, которую я получаю во время слушания. Считаю, что это большой перегиб и со стороны прокураторы и со стороны суда требовать такие расписки. Понятно, что таким образом они хотят себя защитить от информационного давления со стороны СМИ, общественности. Информация о Бобомуроде я давал государственным и негосударственным СМИ. И это я считаю абсолютно правильно. Но после того, как суд объявил, что это дело засекречено (а я подчеркиваю — это было), получилась парадоксальная ситуация, я бы даже сказал — абсурдная. Тогда мне даже запретили копировать материалы дела.

Сейчас у меня есть еще одно дело. Я участвую в военном суде, где у меня даже нет обвинительного заключения. Как я могу работать, если на руках не имею главного документа, т.е. он у меня есть во время судебного процесса, мне его дают на руки. Но адвокат работает же не только в зале суда. Основную часть работы он как раз таки выполняет за ее пределами. А как ему работать без такого важного документа как обвинительное заключение? Отсюда вытекает один неопровержимый факт: искусственное создание секретности явно направлено на принижение статуса адвоката и расширение возможностей прокурора, поскольку у него такого ограничения нет. И еще одно недоразумение касается того, как дело признается секретным. На примере разбирательства дела Бобомурода скажу, что правоохранительные органы по запросу суда предоставили два документа, я подчеркну, ничтожных документа. С того момента дело обрело гриф секретности, хотя ничего подобного там близко нет. В этом я уверен как бывший офицер правоохранительных органов. Но я и здесь скажу вам больше, они фальшивые. Я нисколько в этом не сомневаюсь. Но случилось то, что случилось.

Этой же темы касается еще одно ведомое мною расследование. Дело было еще в далеком 2013 году. Мой подзащитный, не будучи еще привлеченным к уголовной ответственности, уехал за границу. Когда же он обратился к нашему консулу с просьбой помочь вернуться на родину, ему обещали, что он не будет арестован, и не консулы, а другие лица. Но как только он приехал, его сразу же взяли под стражу. И первым делом следователь, который вел дело, взял с меня расписку о неразглашении полученных сведений. Прошел уже целый месяц, а я еще даже не ознакомился ни с одним материалом дела. В УПК есть такая норма, где говорится, что материалы будут даны после окончания следствия. Но там же есть и другая статья, по которой часть документов, касающихся процессуальных действий с моим подзащитным, они мне обязаны предоставить сейчас. Как я могу разглашать сведения, которых у меня и нет. Согласитесь, смешно до слез.

Есть еще один нюанс. Наш законодатель так заточил закон в части репрессий и в части меры пресечения в отношении обвиняемых и подсудимых, что если преступление по которому он обвиняется достаточно тяжкое, обязательно нужно его арестовать. В случае с моим доверителем получается так, что он на протяжении уже двух месяцев находится под арестом (хотя вина его не доказана), государство тратить огромные деньги на его содержание, охрану. А ведь он хороший специалист своей сферы, и мог бы сам приносить пользу государству, платя налоги, внося свой вклад в развитие страны.

Считаю, что избранные меры пресечения в виде заключения под стражу даже по тяжким преступлениям (в частности, обвинение в экономических преступлениях) не должно быть. Пусть суд, слушая дело по существу, возьмет под стражу осужденного в зале суда, если назначит ему наказание в виде лишения свободы. Как вариант для таких категорий обвиняемых следует применять домашний арест вместо пребывания в следственном изоляторе.

Также я не совсем согласен с организацией работы по предоставлению обвиняемым адвокатской помощи от имени государства, т.е. госзащиты. И здесь дело не в том, что я не хочу работать бесплатно, а в том, что, как правило, в таких делах помощь адвоката не всегда эффективна. Чтобы не терять время на участие в госзащите, я готов даже высчитывать определенную сумму из своих доходов для оплаты работы адвокатов, специализирующих на госзащите.

Как видите, говорить о своих пожеланиях и предложениях по совершенствованию сферы адвокатуры можно долго. Но, надо признать, в последнее время изменения происходят значительные. Надеюсь, этот процесс не будет приостановлен и будет только набирать обороты.  

— Спасибо огромное за такую содержательную беседу. Желаем вам успехов в этой нелегкой адвокатской работе, в основе чего лежит самый главный фактор построения демократического общества — соблюдение принципа гуманизма, защита прав и свобод человека.

Уважаемый читатель, мы вкратце  передали вам смысл нашей довольно долго продолжавшейся беседы с профессиональным адвокатом. И после этой интересной беседы я себе задаю такой вопрос: Легко ли быть адвокатом? Наверное, нет. Ведь он должен быть своего рода спасителем и защитником тех, против кого идут правоохранительные органы, государственная власть. К таким профессионалам своего дела относится и Сергей Александрович, который нередко участвует в самых сложных процессах. Здесь он больше руководствуется личным убеждением, основанным на собственных расследованиях, найденных фактах и доказательствах, а не преподнесенной версией иногда недобросовестных служащих правоохранительных органов. Кажется, что работать в этой сфере и защищать слабых было предопределено его судьбой, о чем говорит и фамилия бывшего офицера милиции, а ныне успешного, уважаемого и опытного адвоката Майорова Сергея.

Шахноза ХАЛСАИДОВА

(Журнал «Advokat» №3/2018)